Dieter Meier. The Conquest Of Rhizopium, 2013
Перевод: Андрей Бородин, 2021
Не просох ещё терпкий священный елей, а в голове новопомазанного императора Зизоты IV Коммориомского уже вызревали планы по объединению и расширению его могущественной империи.
Минуло множество лет, и над всем Му Туланом вознеслось знамя Коммориома… над всем, кроме одной-единственной драгоценной занозы в задницах алчных предков нового владыки, невыразимо досаждавшей оным своим отчаянным сопротивлением. Ризопий, прочертивший чёткую границу между собой и прочим миром город древовидных камней, лежал всего в трёх днях езды от столицы — при том, что империя протиралась далеко на запад, до самого края мира. Уже два десятка окровавленных люструмов бросал Коммориом свои армии на непокорный город; но после каждого штурма тот продолжал стоять, непреклонный, как сама смерть.
Стоять бы ему и дальше; вот только однажды, безо всякого приглашения, ко двору Зизоты прибыл облачённый в блескучие эбеново-зелёные перья диатримы и имеющий вид величайшего пройдохи колдун из далёкого Тчо Вулпаноми. Заявление, с которым он выступил перед императором, заставила взбурлить кровь последнего в сладостном предвкушении воистину эпохального кровопролития.
— Тот скромный груз знаний, коим я владею, — возвестил представившийся Увумброй Овисом гость, — позволит мне всего лишь за день добыть для вас то, чего бессчётные годы не мог добиться ни один ваш пращур.
Зизота остерёгся выслушивать предложение колдуна при всех своих придворных и советниках, а потому повелел своему визирю проводить угрюмого старика, чьи глаза едва виднелись из-под свисающих над ними бровей, прямиком в императорские покои — ибо в те примитивные дни первой эпохи империи простой люд Коммориома не имел никакого доверия к колдунам и магии, и вмешательство тайных искусств в военные дела государства было, просто-напросто, кощунством.
Император не мог и помыслить о том, чтобы прибегнуть к каким-либо колдовским штучкам; он помнил легенду, гласившую, что корона никогда не удержится на челе малодушного — она улетит прочь от этого позорного места, дабы найти того, кто будет иметь и власть, и силу, и решительность, того, кому суждено будет вести империю к великим завоеваниям. И если даже легенда окажется всего лишь вымыслом, его младший брат, Узота, исполненный зависти полководец Коммориома, немедленно и безжалостно воздаст ему за столь великий грех.
Если бы Зизота больше полагался на воинскую доблесть своего брата и не желал столь дерзко присоединить соседний город-государство к своей империи, то он принял бы самое благоразумное из решений и направил бы Увумбру Овиса на аудиенцию к клинку придворного палача.
Но колдун был просто дьявольски убедителен, а слава о его тауматургическом мастерстве уже гремела на весь город.
Где-то двенадцать люструмов назад горные варвары-кочевники Полариона совершили набег на земли своих равнинных соседей прямо во время сбора урожая, а затем убежали в окутанные туманом северные горы, в служившую им зимовьем укромную долину, пройти в которую большую часть года не представлялось возможным. Отряды, посланные отыскать злодеев, постоянно сбивались с пути в густом тумане, попадали в засаду или падали в бездонные пропасти.
Решение, предложенное Увумброй Овисом, требовало огромных жертв, но было чудовищно изысканным и действенным.
Стоя на поднебной вершине горы Гортигромм, он материализовал и стравил друг с другом две противоборствующие стаи элементалов, позволив схватке идти своим чередом. Неистовствующие первобытные силы превратили защищавший долину покров тумана в твёрдый, точно скала, непроницаемый саван. Оглушительный грохот осыпающихся на землю окаменелых облаков и порождённая этим земная дрожь достигали берегов погружённой во мрак Лемурии и дикой Атлантиды. После этих событий к каждому календарному циклу добавился ещё один час. О свирепых же налётчиках Полариона и уединенной долине, что называли они домом, больше никто никогда не слышал. Они сгинули без следа.
В иных, более цивилизованных и прагматичных землях, оные чародейские подвиги принесли бы колдуну невероятную славу и несчётные богатства, а также пожизненную протекцию благодарного правителя. Но в дремучей юности Коммориома воззвание к тёмным силам почиталось самым трусливейшим и святотатственнейшим приёмом из всех, какие только можно вообразить. Однако, коль уж ни одним из мирских средств невозможно было выбить несгибаемых ризопийцев из их хвалёного прибежища, требовалось прибегнуть к помощи какого-нибудь изощрённого чародейства, что заставит их, наконец, преклониться перед империей.
Ризопий, кой населяли исключительно мудрецы и учёные, покоился на вершинах скопления вздымающихся к небесам отвесных базальтовых столбов, соединённых между собой туннелями, спиральными аппарелями и висячими мостами таким образом, что даже один-единственный из этих монашествующих пастухов мог с лёгкостью противостоять целой армии, отбивая самые отчаянные штурмы. Отвергая всяческую вражду и заботясь лишь о созерцании небес да о своих стадах дремотных цератопсид, дерзкие резопийцы, пусть и с неохотой, всё же овладели некоторыми познаниями о ведении войн — теми, с помощью которых можно было держать своих соседей в страхе.
За внушительную меру аврихальковой руды и лучшие из сокровищ знаменитых библиотек Ризопия Увумбра Овис пообещал покончить со всеми до единого его жителями, оставив открытыми ворота города, дабы победоносная армия Коммориома смогла вступить в него и поднять над его стенами имперский стяг.
Естественно, такая перспектива была вельми соблазнительна для императора Зизоты, однако таила в себе опасность. Его народ всегда был суеверным и пугливым людом и воспринял бы внезапное исчезновение своих ненавистных соседей как дурное предзнаменование.
Возложить вину за внезапное опустение города на чуму или ворожбу самих монахов означало бы вывести из строя даже помешанных на битвах берсеркеров, безжалостных людей, взращенных, точно звери, на его конюшнях и питающихся плотью подневольных народов империи. Никто не посмеет завладеть этой землей, и призрак пустого города будет досаждать ему до самой смерти, навеки лёгши несмываемым пятном на его образ в легендах.
Увумбра Овис долго шлифовал все недочёты, отмеченные императором в его плане, пока тот не воссиял точно идеальный, рождённый звездой опал венчающей чело Зизоты диадемы, озаряя соблазнительным сумеречным светом мечты императора и делая бледной тенью всё, что он успел свершить до этого.
В конце концов, Зизота признал, что этот план — величайший из всех, к которым он приложил руку.
Той же ночью Увумбра Овис получил полную повозку аврихальковой руды из расположенных на юге рудников — руды особой ценности, ибо шахты, из которых она была добыта, находились в сотнях лиг под водой, а выработкой занимались те из подданных императора, что обитали на дне океана.
А следующим утром, несмотря на сонм соглядатаев и свиту элитных воинов, окружавших апартаменты колдуна, тот бесследно исчез из столицы. По приказу Зизоты, стража обыскала каждый уголок города, крылатые посыльные унеслись к самым дальним рубежам империи — но всё было бесполезно. Увумбра Овис исчез, а вместе с ним — невероятное состояние и гордость императора. Зизоту успокоило бы лишь возвращение шарлатана в добела раскалённых цепях и возложение его мерзкой головы на императорскую плаху.
Он был готов продиктовать приказ о казни, когда обнаружил записку, оставленную для него Увумброй Овисом. И после того, как был убит зачитавший ему её содержание писец, Зизота объявил войну Ризопию — за непростительное похищение возлюбленного и бесценного верховного советника Коммориома.
Народ Коммориома поднялся, полный отваги и решимости освободить Увумбру Овиса — несмотря на то, что колдуна боялись и презирали по всей империи. А тем временем прибывший из Ризопия гонец заявил, что непреступные ворота города открыты, а спиральные улицы как никогда пусты.
Потрясение от внезапного исполнения самого заветного желания часто разрушает человека; однако император Зизота довольно быстро пришёл в себя и немедленно бросился навстречу своей чаемой судьбе, ведя за собой легион инфантерии, мастодонтов и восседающей на диатримах кавалерии, готовый сразиться с неведомой угрозой у границ Коммориома. В своей боевой колеснице, запряженной рычащим смилодоном, Зизота нёсся впереди этой воинственной колонны, текущей, точно расплавленный воск, под угрюмым тропическим солнцем утраченной юности Му Тулана.
Облачённый в церемониальные бронзовые доспехи своих предков — титанов на поле боя, но подлинных пигмеев рядом со своим наследником — император не мог сдержать презрения к беспорядочному продвижению своей армии. Казалось, воины знали, что ожидающая их беззащитная добыча не будет заслуженной наградой за доблесть в бою, и потому то и дело отставали и огрызались на взмахи императорской плети. Чтобы развеяться, Зизота нагнал ватагу беженцев, бегущих из окрестностей Ризопия, и попытался воодушевить их. Наградой ему послужила импровизированная хвалебная песня, которая, однако, не пришлась ему по душе.
Едва впереди замаячили опустелые крепостные валы, его армия издала победный клич и бросилась штурмовать зубчатые стены Ризопия; однако, стоило воинам обнаружить, что город совершенно пуст, они начали бормотать о колдовстве и сжигать то жалкое барахло, что успели награбить. Готовый к подобному беспокойству, вызванному столь лёгкой победой, Зизота обеспечил армию бочонками саговникового вина и повозками с лучшими танцовщицами империи. Элитные бригады камнетёсов получили задание немедленно украсить завоёванный город статуями императора-освободителя.
Однообразное времяпровождение вскоре стало надоедать. Увумбра Овис втайне благословлял и заклинал воинов, оберегая их от болезней и проклятий, но люди не могли перестать размышлять о том, какую зловещую силу призвали нечестивые монахи Ризопия затем лишь, чтобы быть пожранными ею, и даже кусачих сержантских плетей было недостаточно, чтобы заглушить ропот мятежа.
Императору Зизоте был хорошо известен воинственный дух его людей. Они бы столкнулись с любым врагом из плоти и костей, но тень неведомого охладила их жажду крови, уподобив бессильному стаду, с ужасом взирающему на наступление ночи.
Император отвёл Увумбру Овиса в свой шатёр и попросил его об ещё одной услуге. Долго и пылко торговались они в багровых сумерках, пока коварный волшебник, прекрасно зная, что император находится в невыгодном положении, не сумел дожать его.
Стены крошечного высокогорного города сотряс прорвавший утробу ночи шквал звериного улюлюканья, сопровождавшийся залпами ядовитых экскрементов. Ошарашенная имперская армия мгновенно сплотилась и поднялась на крепостной вал, копья и топоры дрожали от вновь вспыхнувшего предвкушения боя.
Обезьяньи выкрики и издевательский тон собачьих полуслов нечеловеческой орды вурмисов послужили идеальным тонизирующим средством для напряжённых нервов воинов, и те бросились на врага с распутными боевыми песнями и бритвенно-острым железом.
Свирепые отродья сумели ранить нескольких неосторожных солдат и даже убили капитана, сбив этого украшенного перьями идиота с крепостного вала, пока он, стоя спиной к врагу, читал нотацию олуху-копейщику. Однако мерзкие зверолюди были слишком легко разгромлены, и до обретавшегося в Зале Совета Ризопия императора — ибо отсталые пастухи, никогда не знавшие верховной власти, не имели тронного зала — начали доходить слухи, что вурмисы, точно покорное зверьё на бойне, сами бросались на копья, как если бы были закляты неведомыми чарами или гейсом.
Если Увумбра Овис и ожидал, что за этот колдовской трюк он будет осыпан благодарностью и богатством, то вскоре все его иллюзии на этот счёт были развеяны. В Коммориоме той эпохи охота на вурмисов в местах их обитания была развлечением для никогда не знавших крови юнцов, а сокращением их полчищ в городских канализациях занимались павшие на самое дно неприкасаемые, обычно из числа выгнанных с позором из армии воинов. Такой недостойный враг был подлинным оскорблением для возглавляющих кавалерию надушенных дворян.
Однако колдун был слишком поглощён собственными делами, чтобы беспокоиться из-за недовольства Зизоты. Имей Увумбра Овис доступ к библиотеке Ризопия, он, несомненно, мог бы побеседовать с самими богами; тем не менее, по ведомой лишь ему одному причине, он удалился в стоявшую в отдалении от ставки Зизоты покосившуюся башню и занялся изучением древних свитков и наблюдением за непостижимыми звёздами.
В конце концов, императору Зизоте надоело править городом, населённом лишь изваяниями себя самого. Армия, вооружённая списками задолжавших пошлину торговцев и граждан, была отправлена в покорённые Коммориомом сопредельные земли. Это была развесёлая охота, и вскоре победоносная армия вернулась в Ризопий, приведя с собой его новых жителей. Были выбраны члены магистрата и назначен новый палач, а странствующим священникам было поручено превратить странных местных идолов в тучных, жизнерадостных божков Коммориома.
Восстановив в Ризопии мир и порядок и проведя парочку военных парадов, Зизота с огромным удовольствием повёл бы свою армию обратно в столицу. Вот только новые граждане Ризопия оказались столь же суеверны, как и воины императора. Дезертиры своевременно подвешивались за ноги прямо на воротах, чтобы рапторы могли полакомиться ими, однако всё внимание войска было приковано к новым ризопийцам, ибо каждую новую ночь те порывались бежать, не желая засыпать в жутком, пустом городе.
Первые поселенцы отнюдь не были преисполнены духом первопроходцев. Неудивительно, ведь десятина отдавалась только самым значимым и незаменимым из них, а ряды их регулярно пополнялись нерасторопной деревенщиной, пойманной кавалерией на окрестных дорогах. Спустя всего несколько недель в городе практически не осталось преступников, ибо двуручный меч палача жаждал как можно скорее покончить с несправедливостью; и всё же никто не горел желанием оставаться в городе дольше, чем их принуждали к этому. Поэтому армия была вынуждена оставаться в Ризопии, служа гарантом спокойствия.
Спокойствие длилось два невыносимо длинных дня.
Император Зизота сам отправился к Увумбре Овису — скорее проситель, чем владыка — и долго беседовал с хитрюгой-колдуном. Однако покинул покосившуюся башню он с куда более царственным видом, чем прежде, и улыбка не сходила с его лица.
Той же ночью в самом центре города появился отряд закованных в доспехи воинов, перебивший множество инфантеров, сержантов и несчастных мирных жителей. Это была столь яростная атака, что спасающиеся бегством жертвы даже не заметили, что нападавшие выскочили из городского музея, а их устрашающего вида доспехи из меди и оникса покрывали селитра и ярь-медянка.
Но, стоило вызванной внезапным нападением панике схлынуть, до людей дошло, что эти неуклюжие, пошатывающиеся воины — крайне слабые противники. Хрупкие обсидиановые топоры жутких мертвяков раскалывались о прочные бронзовые щиты, и сами они были повержены секирами и сетями обезумевшими от крови воинов, открывших, что изгнать чуждую силу, пропитывающую мёртвые тела, наделяющую их ужасной жизнью и неуязвимостью, можно лишь полностью расчленив давно остывшую плоть.
Воины были только рады заняться этим, поскольку тут и там люди вопили о богохульстве и святотатстве: ведь оружие и доспехи нападавших были подлинными реликтами первых коммориомских кузниц, а сами они приходились далёкими полуистлевшими предками многих своих жертв.
Вскоре разъярённые воины пришли к выводу, что не все ризопийцы бесследно исчезли, и какой-то коварный маг всё ещё скрывается в городе. Заманив коммориомскую армию в ловушку, он заклинает демонов, чтобы покончить с захватчиками. «Возможно, — разносился над угасающим кострами хор пьяных голосов, — враг скрывается в наших рядах, наносит нам удары в спину…»
С ошеломительной смесью огорчения и восхищения наблюдал Зизота за падением боевого духа своей армии. Его бойцовым псам было настолько плевать на собственную безопасность, что вереница фантомов, кого угодно бы заставившая бежать из города, служила им лишь незначительным отвлечением от преследовавшей их угрюмой жажды битвы. По указу императора, в город вновь подтянулись повозки с саговниковым вином и блудницами. И прежде, чем воины успели вновь предаться тяжёлым думам, грянула новая беда.
Из каждого желоба и канализационного шлюза многоколонного Ризопия исторгся зловонный смрад, точно сами недра земные раскололись на части, и соки глубинного ада заструились по её залитой лунным сиянием шкуре, неописуемым образом изменяя всё вокруг. Ядовитые миазмы полностью дезориентировали новых жителей Ризопия, сделав их беспомощными перед источниками этого неописуемого зловония, когда оные, наконец, вырвались на извилистые винтовые улицы многострадального города.
Ненасытный поток пузырящейся чёрной протоплазмы не знающими пощады волнами изливался из канализаций Ризопия, в необузданном голоде сметая с улиц человеческие останки. Этот жуткий голод, эти молотящие вокруг себя фулингиозные придатки, эти хватающие всё на своём пути щупальца… то не был поток зловонных сточных вод, то было полчище омерзительного отродья Тсатоггуа, наделённого чудовищным разумом и жаждавшего очистить город от презренных двуногих оккупантов!
Мечи, палицы и стрелы не могли пробить эластичные гладкие шкуры упивающейся аморфной жути — тогда как сокрушительные удары псевдоподий разбивали в щепки всё, кроме самых прочных фортификаций. Их изменчивые, текучие тела могли проникнуть в любое отверстие, что было больше замочной скважиной, и потому они самым коварным образом забирались в дома, выискивая и пожирая всех, до кого могли добраться.
И лишь когда находчивый капитан стражи догадался облить чёрную плотоядную волну всеми запасами лампового масла и пальмового вина, что оставались в городе, и поджечь их, кошмарное вторжение было, наконец, остановлено. Охваченные облизывающимися языками бело-голубого пламени, волны утихли и превратились в извивающиеся реки шипящих и верещащих амёб, струящихся по мостам и улицам, поджигающих их, прочерчивая огненные границы между окраинами города и резиденцией императора в центре.
Древовидные камни Ризопия сотрясли неровные, но полные страсти возгласы, омрачённые осознанием того, что в городе практически не осталось женщин и совсем не осталось вина.
Утро пало на погружённый в тревожную тишину Ризопий. Те немногие выжившие, что всё ещё могли ходить, все до единого бежали ночью, и лишь жалкие остатки некогда могучей армии всё ещё прятались в тёмных галереях; и не было иного врага, которого можно было проклинать им, кроме императора. Ситуация стала просто невыносимой.
Увумбра Овис направился к императору с ещё одним предложением, но был перехвачен тем самым отважным капитаном, чья сообразительность спасла город от отродья Тсатоггуа. Он приказал арестовать колдуна и запереть его в башне. Проницательному офицеру уже давно казалось подозрительным поведение Увумбры Овиса, теперь же он уверенно обвинил его в государственной измене и колдовском предательстве.
Разъярённый узурпацией своих властных полномочий, император Зизота приказал освободить Увумбру Овиса, отдав, в свою очередь, приказ об аресте капитана, чья популярность начала подтачивать наследную имперскую мантию. Когда же шепотки недовольства этим арестом начали достигать императорских ушей, последовал новый приказ, и все остальные офицеры присоединились к своему лидеру.
У Увумбры Овиса, как и всегда, было наготове действенное решение проблемы.
Ведь совершенно ясно, что всё это время корень всех бед был не в оккупации, не в планах императора — а в людях. Но не в их сердцах или руках, непоколебимых в своей преданности, а в головах. И потому колдун предлагал простой, но изысканный выход из ситуации.
Отсечь проблему.
Одного за другим, закованных в кандалы офицеров загнали на плаху, и усталый палач послушно отрубил их вероломные головы. И, один за другим, обезглавленные трупы поднялись и обнажили мечи, чтобы следовать за своим императором к победе.
Наконец-то в Ризопии воцарились мир и порядок. Те немногие жители, что не могли бежать, день и ночь безвылазно сидели в тайных, замурованных убежищах, укрываясь от патрулирующих улицы безглавых мертвецов, управлял которыми, точно марионетками, измождённый Увумбра Овис.
Но нервы императора были натянуты до предела; с одной стороны, он больше не мог оставаться в трижды проклятом Ризопии, с другой — не мог бежать из него, навеки покрыв себя позором. Грозный дух Зизоты требовал честной схватки, способной раз и навсегда доказать воинам, не скрывающим более своего презрения, его храбрость. Лишь после этого он смог бы с честью удалиться в столицу.
Настолько безграничным был его страх потерять корону Коммориома, что он привязал золотую, украшенную корундом диадему к своей истерзанной заботами голове, чтобы легенда не стала былью, и она не отправилась на поиски более подходящего монарха.
Однако если император, низведённый до правителя заброшенного города-призрака, командующего армией обезглавленных трупов, и чувствовал себя обиженным судьбой, гнев его был точно детская обида по сравнению с ядовитой злобой, которую денно и нощно пестовал в себе его порочный союзник.
Главной причиной недовольства колдуна была всё обостряющаяся проблема поиска новых противников для жаждущей крови армии императора. Вурмисы явились на призывное ворчание, своего рода заклятье, прозвучавшее в ночи в одном из туннелей за пределами городской канализации. Впрочем, «заклятье» это было обычной бранью на языке вурмисов, пусть и крайне подходящей для преодоления многомильных подземных тоннелей.
Организовать атаку древних мумий было ещё проще, так как некромантия была основным профилем Увумбры Овиса. Пробуждение отродья Тсатоггуа также было не более чем хитрым трюком, заключавшимся в сбрасывании в сточные воды идолов этого отвратительного химерного бога, в огромном количестве раскиданных по городу. Однако вторжение вышло из-под контроля, и даже сам колдун был на волосок от гибели.
Призвать элементалей или иных неистовых духов и сущностей, как он делал в славном и безрассудном своём прошлом, означало бы расписаться в собственном непрофессионализме; кроме того, это, несомненно, уничтожило бы и его самого, и императора, и жалкие ошмётки его армии.
Но хуже всего было то, что с самого начала покорения Ризопия Увумбра Овис с трудом сдерживал гнев из-за несправедливости, причины которой он не мог открыть никому. Дело в том, что богатства, которые он вытряс из императора, были всего лишь мусором без второй части обещанной награды, а завладеть сокровищами библиотек Ризопия он был решительно не способен.
Таинства, коими он страстно желал овладеть — эвокации демонов и духов внешних сфер, самих Внешних Богов — все они содержались в библиотеке волхвующих монахов.
Так почему же он до сих пор не воспользовался ими?
Покончив с остатками саговникового вина из личных запасов, император повелел своим безглавым прихвостням притащить Увумбру Овиса в центральную галерею и бросить на плаху, размещённую аккурат перед дверями библиотеки.
Зизота был в ярости от того, что его город был разорён, от того, что колдун своей коварной ворожбой сплёл вокруг него самого паутину обмана. В порыве тщеславного гнева он приказал Увумбре Овису создать чудовище, которое бы принесло гибель Ризопию, навеки уничтожило город и покончило, наконец, с этим фарсом.
С сардонической усмешкой колдун поднялся с плахи, однако не сделал ни малейшего ритуального жеста, не произнёс ни одного тайного слова. Вместо этого он прошаркал к дверям библиотеки и отпер их.
Император Зизота выкрикнул леденящее кровь проклятье и бросился на Увумбру Овиса, нацелив на колдуна своё адамантовое копьё с наконечником из слоновой кости.
Цели своей он так и не достиг.
Колдун широко распахнул тяжёлые, покрытые малахитовой чешуёй двери великой библиотеки, однако не вбежал внутрь, как того ожидал Зизота. Отступив в сторону, Увумбра Овис распластался на гексагональной брусчатке галереи ровно в тот момент, когда император метнул своё копьё.
Как бы ни был вёрток дряхлый Увумбра Овис, уклониться от копья императора было невозможно, и зоркоглазый Зизота лишил бы его жизни одним броском. Так бы всё и было, если бы копьё не остановилось прямо в воздухе, точно ударившись обо что-то незримое, и, вместе с тем, до жути телесное.
Судя по неистовому метанию застрявшего в незримой плоти копья, удар лишь раздразнил неведомое чудище. Копьё было вырвано и разбито на части, немедленно отброшенные обратно Зизоте.
Всякий простой смертный упал бы замертво при виде такого омерзительного дива, но император Зизота Коммориомский был выше нелепых суеверий, правивших в головах его родственников и соотечественников. Никогда раньше он не видел врага, способного выдержать один-единственный удар его адамантового копья. Однако он знал, что рано или поздно встретит такого врага, и потому всегда был готов к этой встрече.
У него было ещё одно копьё.
Но прежде, чем он успел метнуть его, невидимая мерзость поглотила его императорское тело и немедленно начала приобретать видимые очертания, переваривая и усваивая его монаршие одежды, плоть, кости и кровь — всё, кроме бесценной короны Коммориома. Жизненная сущность Зизоты пульсировала в инопланетных структурах звездорожденного вампира, делая мерцание твари то ярче, то слабее.
Столь огромным стал этот аморфный кровосос, выпивший до дна целый город, столь чудовищно раздутым, что даже знаменитый пурпурный оттенок императорского ихора и совершенно несъедобная корона, мчавшиеся по непостижимым полостям иномирного чудовища, могли явить восторженным глазам Увумбры Овиса лишь самые непостоянные, самые зыбкие формы слюнявой космической миноги. Лишь на одно мгновение она предстала перед колдуном во всей своей жуткой красе — когда пожирала его.
Все те ночи, что он провёл в глубоких медитациях и чтении заклинаний, были посвящены отнюдь не помощи Зизоте и его армии кретинов в их жажде завоеваний. Он пришёл к императору с планом, должным утолить его собственные желания относительно Ризопия; безумным, глупым планом, в совершенстве коего он, однако, был убеждён, несмотря на гложущую его неуверенность в самом заклинании.
Надписи на треугольных табличках змеиного народа были так туманны, так запутанны, точно древние рептильные чародеи знали, что их преемниками станут ненавистные теплокровные гиперборейцы, и намеренно превратили всё своё колдовское наследие в смертельную ловушку.
Ибо как иначе объяснить ту сверхъестественную лёгкость, с которой космический уродец материализовался и обрушился на беззащитный город как на должное подношение… тогда как предписанный метод изгнания чудовища, а также все до единого известные колдуну чары и гейсы были бессильны избавиться от разбухшего паразита внешних сфер, который не вернулся туда, откуда пришёл, но удалился, чтобы переварить несчастных ризопийцев и впасть в спячку — недолгую, как оказалось — прямо в великую библиотеку?
Всё сложилось именно так, что столь ревностно оберегаемое тайное знание, за которое Увумбра Овис отдал жизни целого города, императора и его армии, даже свою собственную, осталось, наконец, беззащитным. Теперь его мог заполучить любой проходимец, оказавшийся неподалёку.
И, несмотря на отчуждённость Ризопия, на его новообретённую дурную славу, кое-кто, шаг за шагом, уже приближался к опустелому городу…
Будучи полководцем коммориомской армии, младший брат Зизоты непрерывно находился на дальних рубежах тропического суперконтинента, расширяя границы империи за столь дикие болота и джунгли, что живших там данников с трудом можно было отличить от зверья, которым они питались, и которое питалось ими.
Чтобы не быть задавленным амбициями брата-императора, полководец Узота должен был быть столь же свиреп, умён и высокомерен, как и он — и гораздо, гораздо более безжалостен. Он верил в легенду о короне Коммориома как в символ, который ему надлежит защищать от всего кишащего узурпаторами и врагами мира. Однако в глубине своего тёмного сердца он лелеял знание о том, что брат куда слабее, куда менее хитёр, чем он сам, и искренне верил, что настанет день, когда легенда станет былью.
Едва до него дошла весть о победе брата при Ризопии, этой занозе, зудевшей в задницах множества поколений монархов с тех давних пор, когда Коммориом был всего лишь грубым каменным поселением, он немедленно покинул приграничье. Когда ему донесли, что завоевание обернулось чередой катастроф, он заставил свою армию нестись во весь опор. Дорога, которой Узота шёл из высокогорных степей Гондваны, была усеяна телами тех, кто не сумел осилить столь быстрый марш.
Должно быть, само провидение помогло ему прибыть к Ризопию ровно в тот момент, когда он это сделал, не раньше и не позже; в тот великий момент, когда он, спешившись перед древовидными камнями Ризопия, мог засвидетельствовать становление пророческой легенды о короне Коммориома былью — и самому стать легендой, тем самым достойным!
Ибо что ещё, если не сама судьба, могло явить полководцу корону императора Коммориома, сорванную с недостойной головы его брата, окружённую странным алым ореолом и мчащуюся к нему прямо по воздуху — ровно так же, как и во всех его снах?
Мифы Ктулху: энциклопедия 