Michael Shea. The Presentation, 2005
Перевод: Екатерина Яковлева, 2022
I
Рик был сострадательным парнем, довольно-таки сострадательным, поэтому, когда он, широко расставив ноги, сидел на своём десятискоростном велике, ожидая сигнала светофора, а алкаш подошёл и спросил: «Не найдётся ли у вас четвертака, сэр?», Рик сунул руку в поясную сумку, достал сдачу — семьдесят или восемьдесят центов, бросил её в мозолистую ладонь и сказал:
— Жаль, что у меня нет больше.
Он подумал, что, возможно этот человек всё-таки не совсем алкаш, поскольку ладонь оказалась натруженной, но чистой, и хотя свитер и комбинезон мужчины выглядели поношенными, они тоже были довольно чистыми, а тело под одеждой казалось подтянутым и соразмерным. На костлявом лице мужчины читалась озабоченность и лёгкое нетерпение.
— Мне не надо столько, — сказал мужчина, почти наверняка не алкаш, решил Рик. — Мне нужен всего один четвертак. Спасибо.
Он вернул Рику остальные монеты, повернулся и направился в ближайший переулок.
Сигнал светофора переключился, и Рик нажал на педали. Оглянувшись назад, он увидел этого парня, выезжающего из переулка на своих собственных колёсах — старом тяжёлом велосипеде без передач. Крутя педали, парень держал в одной руке маленькую ржавую красную канистру для бензина. Он спокойно проехал на тот же свет и, нажимая на педали гораздо сильнее, чем Рик, обогнал его, коротко кивнув, когда проезжал мимо.
Рику нужно было ещё рисовать панели нового выпуска комиксов «Death Groan»[1], он почти добрался до чердака на Саут-оф-Маркет, который издатель арендовал для их рисования… но сейчас подумал, что столкнулся с действительно интересным персонажем. Драматически выступающие кости лба и скул, отстранённые нетерпеливые глаза. Посмотрите только, как этот парень крутит педали, как хлопает комбинезон на мощных стройных ногах! Этот парень обладал врождённым драматизмом. Он мог хорошо рисовать. Мог быть курьером из старых районов города, Меркурий для нищих, без гроша в кармане, но очень гордый. Вероятно, он пытался завести какую-то груду хлама, которой владел. Было бы здорово увидеть его машину — потрёпанную, старую, изрыгающую дым, без сомнения колесницу странствующего рыцаря из потустороннего мира. Рик мог бы нарисовать машину марки «Меркурий», чтобы таким образом передать тему…
Парень свернул на Шестую улицу и направился в сторону Бэйсайда. Рик последовал за ним. Они миновали городскую тюрьму, проехали под автострадой. Когда мужчина заехал на заправку и наполнил свою канистру, Рик остановился далеко позади. Этот мужчина был нужен ему как образ, а не для личного общения.
Они свернули на Таунсенд, направляясь к стадиону. Хотя он и раньше следил за людьми ради вдохновляющего эффекта, ему начало казаться странным такое упорное преследование этого человека. Но машина парня могла оказаться живописной, Рик был уверен в этом, у неё должен был быть достаточно дрянной характер, чтобы вдохновить его на собственную версию — что-то действительно оригинальное, что-то родом со сверхъестественной свалки.
Парень крутил педали вниз по Третьей, в Чайна-Бейсин. Пересекая маленький массивный чёрный разводной мост, Рик начал чувствовать себя слишком заметным преследователем, особенно когда парень свернул на полупустую дорогу, которая проходила мимо верфей, заброшенных стоянок и гниющих деревянных причалов.
Конечно же, он не видел, чтобы мужчина оглядывался, но тот остановил свой велосипед и, сидя на нём, повернулся, чтобы посмотреть прямо на Рика. Рик не мог просто нелепо развернуться и уехать обратно к своему чердаку. Остановившись рядом с ним, Рик выпалил:
— Прости. Ты пробудил во мне любопытство.
Мужчина задумчиво кивнул. Напряженность его лица придавала ему вид обтянутой кожей работы таксидермиста в музейной диораме. Он выглядел весьма живописно. Солнце клонилось к закату. Окленд, лежавший по ту сторону залива, приобрёл заметный золотистый оттенок. Это был час, который Рик любил больше всего, когда всё становилось особенно ярко освещённым. Но в этом насыщенном свете мужчина слабо сиял своим собственным блеском.
— Как вас зовут? — спросил он.
— Рик Тиндал.
Мужчина улыбнулся.
— Рад познакомиться с вами, мистер Тиндалос.
— Тиндал.
— Я Люк Сайфер. Вот как это работает, Рик. Ты внёс свой вклад, и поэтому у тебя есть право видеть. Но видение — это палка о двух концах. Ты никогда не сможешь забыть того, что видел.
— Конечно… Но, хм, что я должен увидеть?
— Прости. Я могу только показать, но не могу объяснить. Так что, полагаю, вопрос в том, видящий ты или слепец?
Рику не понравилась эта вызывающая нотка. Она навела его на мысль, что всё это время Люк хотел, чтобы он следовал за ним. Однако оказалось так, что Рик особенно гордился тем, что являлся видящим. У меня есть, что вам показать — это была, конечно, самая старая приманка в мире…
— Похоже, теперь ты меня по-настоящему заинтересовал.
— Давай. Мы почти на месте.
Они подъехали к старому цементному заводу, расположенному на внутренней стороне прилегающей дороги. Сооружения из ржавого гофрированного железа, над которыми возвышались высокие загрузочные бункеры, стояли среди зарослей сорняков. К этому участку примыкал отрезок железнодорожного пути, но ржавые вагоны выглядели такими же заброшенными, как и всё остальное. Покосившаяся сетчатая ограда стояла без ворот. Они проехали внутрь, по пыли вдоль дороги. Люк остановился рядом с вагоном-платформой, с обоих концов зажатой ржавыми, раскрашенными аляповатыми граффити товарными вагонами. Слезая со своего велосипеда и кладя его в пыль, он указал на вагон-платформу и величественным ироничным тоном пафосно произнёс:
— Узри, видящий!
На платформе не было ничего, кроме бесформенной кучи обветшавшего брезента в центре. Люк поставил канистру с бензином на раздолбанный пол платформы и запрыгнул на неё следом. Встал там, подбоченившись, внезапно превратившись в ликующую сардоническую фигуру.
— Наше блюдо на этот вечер, — провозгласил он, — эскелетт-брюле[2]. Для начала нужно щедро сбрызнуть неэтилированным бензином премиум-класса.
Он откупорил канистру. Пурпурная жидкость выплеснулась на бугристый брезент, разбрасывая вверх мелкие фиолетовые брызги в золотом послеполуденном свете. Теперь промокший брезент блестел как большая свежая капля фекалий, выпавшая из задницы какого-то доисторического зверя.
— Засим, — воскликнул проказник-Люк, ловкий танцующий чертёнок в комбинезоне, — le feu[3]!
В его поднятой руке появилась деревянная спичка. Он чиркнул ею по ногтю большого пальца и зажёг. Бросил спичку на вонючую кучу брезента, и она вспыхнула.
Рик стоял, впитывая это в себя. Происходило какое-то дерьмо! Но какие картинки! Этот сумасшедший ублюдок Люк дарил ему целые панели с потрясающими изображениями. И снова инстинкты Рика в отношении причудливого принесли свои плоды. Раз уж он был рождён для рисования, то вместе с тем умел и находить грандиозные образы для картин. Это было намного лучше, чем какой-нибудь старый потрёпанный «Шевроле» или «Бьюик»!
В то же время ему, возможно, стоит подумать об осторожности: оценить, что может означать для него более глубокая причастность к делам такого парня как Люк.
Люк упал на колени. Широко раскинув руки, обратив лицо к небу, улыбающееся лицо человека, возносящего хвалу своему богу, он воскликнул:
— Мы стремимся иссушить блюдо, а не потребить его! Но пусть он горит жарко, жарко! Пусть куколка приготовится на нём в клубящемся дыму!
А дым был густым и плотным, выпуклости бархатистой черноты вздымались как стремнины, прямо к…
Чему?
Они возносились примерно на пятнадцать футов к резкой грани исчезновения, чтобы напрочь улетучиться через какой-то шов в воздухе, оставив незапятнанным золотое небо над побережьем залива.
Снова и снова он переводил взгляд с усечённого столба чернильного дыма на чистый воздух прямо над ним. В течение бесконечных секунд его мозг просто отказывался сопоставлять два очевидных факта. Люк смотрел на него, всё ещё улыбаясь.
— Что думаешь, Рик? Дым от жертвоприношения уходит в другое место. Он поднимается прямо к его ноздрям, и как же он смакует его! Но смотри!
Пепельная шелуха брезента осыпалась, и внутри оказалось… тело. На самом деле это был скрюченный скелет, потому что плоть его уже почти испарилась, струясь вверх с такой яростью, что кости, казалось, танцевали.
Они двигались, на самом деле! Искривлённый позвоночник функционировал, ноги и руки, казалось, ползли, хотя он не продвигался вперёд. Он скорчился и плыл в пламени, становясь всё чернее и резче по мере того как усыхала его органическая оболочка.
Череп был… не человеческим. Выступающая морда, волчья нижняя челюсть. Пасть работала, будто питаясь огнём.
Люк спрыгнул с платформы и подошёл к Рику.
— Приготовься, — сказал он.
С залива задул ветер и, не успев как следует начаться, налетел с такой силой, что заставил Рика отшатнуться в сторону вагона. Пламя и дым исчезли в одночасье. На том месте, где только что был пепел, стоял человек.
Мужчина был прекрасно одет. Он выглядел как парень из журнала «Вог»: роскошный костюм, туфли из крокодиловой кожи, красивое пустое лицо. Он спрыгнул с платформы, но, казалось, даже не заметил ни Люка, ни Рика. Поправил тугой узел своего галстука цвета бургундского вина и зашагал на запад. Они долгое время наблюдали за ним. Неторопливо, неумолимо он продвигался к гордо возвышающемуся городскому горизонту.
II
— Солнце село, — задумчиво произнёс Люк. Это поразило Рика. Он понял, что они с Люком стоят бок о бок, всё ещё глядя на горизонт, видя первые проблески огней, загорающихся на небоскрёбах. Рука Люка рассеянно лежала на левом плече Рика…
Где только что был Рик? Откуда, по его ощущениям, он только что вернулся?.. От Люка исходила несомненная странность, точно холод ото льда. Его костлявый профиль и туго натянутая кожа казались тонкой оболочкой для бушующей энергии — для сил, движущих ледники или для пламени, вроде того, что он только что запалил на вагонной платформе. И всё же, хоть он и стоял так близко, положив руку на плечо Рика, сам Рик каким-то образом чувствовал себя совершенно спокойно, будто они только что пережили вместе нечто ценное и редкое, и между ними всё было решено.
Но что это было?
— Просто посмотри, — сказал Люк, поворачивая его лицом к заливу, — на этот прекрасный круглый мир! Как он кишит жизнью!
Залив и впрямь представлял собой великолепное зрелище, каким он был всегда. Над его широким восточным краем слева и справа тянулись покрытые коркой домов холмы, скрываясь из виду. Мимо островов проплывали огромные контейнеровозы, а по могучим мостам, выгибающимся дугой от берега к берегу, с грохотом и дымом тянулись целые реки людей в стальных коробках.
— Для него, — сказал Люк, и с каким же любовным нежным благоговением он это произнёс, — этот мир подобен исполинскому пирогу. Острые пытливые кончики его щупалец ветвятся в этом огромном пироге сверху вниз, снизу вверх и повсюду, выходят из самого Времени и находят каждую сливу в пироге, и протыкают её, и надевают её как марионетку на палец и, наконец, питаются ею, и он очень доволен этим!
Эти слова, совершенно безумные, почему-то всё же вызвали дрожь ответного благоговения вдоль позвоночника Рика.
— Послушай, — сказал он. Затем встал в растерянности, глядя на краснеющее небо, на широкие воды, потемневшие до цвета индиго. — Послушай, Люк. Я… сбит с толку. Этот… он. Кто это?
— Рик! Чувак! Весь мир его любимых зверюшек носит здесь его имя, крупно и мелко написанное на каждой его поверхности! Оно везде! Оно там! — Он указал рукой на левый товарный вагон.
Там, среди плотно намалёванных граффити выделялся ряд белых, неразборчиво стилизованных букв.
Удивляясь самому себе, своим глазам, обычно таким острым в расшифровке дизайна шрифтов, Рик достал из сумки маленький блокнот и принялся упрощать каждую букву, пытаясь взломать их код.
И тут он увидел всё сразу. Это поразило его мозг, как звериный рёв.
КТУЛХУ ЙА ФХТАГН
Рик привык видеть мир как большой потенциальный комикс. Увидеть, как то, что принадлежало миру комиксов, прорывается в этот мир, оказалось для него потрясением, но это было ошеломление от гармоничности происходящего. От правильности.
В то время как одна его часть закружилась водоворотом вокруг этой оси откровения, оставшееся сознание регистрировало сомнение, ужас… панику.
Успокаивающая тяжесть на его плече. Снова рука Люка.
— Рик. — На его лице было лёгкое веселье. — Ты должен понять. Это просто происходит, твой вклад… так незначителен. Наш друг Чет Шагру, которого ты только что помог мне освободить, сделает всю тяжёлую работу. Он приведёт всё в движение. При этом от тебя ничего не требуется, кроме того, что ты сделал бы добровольно, самостоятельно, если бы не был осведомлён обо всём этом.
Это — как аура Люка, так и его слова — немного успокоило Рика, хоть и оставило его в ошеломлении.
— Какой Чет?
— Чет Шагру.
— Люк… ты говоришь, что это просто происходит. Что происходит?
— Что всегда происходит? Тело большей массы, способное искривлять свет и время, притягивает всё меньшие массы и добавляет их незначительность к своему извечному объёму! Увидеть, как такое происходит вблизи — да это же мечта любого видящего. Ты должен радоваться, ведь что бы ты ни делал, это ни на йоту ничего не изменит.
— И поэтому, — осмелев, произнёс он, — я увижу больше… этого?
— О да! Просто возвращайся к своим делам! Делай, что хочешь! Делай то, что хотел бы!. Ты неизбежно сделаешь всё, что нужно, когда придет время.
В сгущающихся сумерках Рик крутил педали, двигаясь обратно по пустой дороге. Разрушающиеся пирсы, часть которых представляла собой не более чем лес свай без настила, казались костями какой-то более ранней цивилизации, на которых стояла эта. Целый предыдущий мир, уничтоженный некоей Большой Массой, которая дотянулась до его жизни и сожрала её целиком.
III
Следующей ночью Рик делал грубые наброски панелей, — у него уже было нарисовано целых четыре листа. Было нелегко оставаться в режиме эскизов; он продолжал вдаваться в детали, как, например, граффити на том товарном вагоне, хотя самым эффективным всегда было сначала выделить весь разворот, создать повествование…
Рэт — Ирвинг недавно настоял, чтобы его называли именно так — работал над своим чертёжным столом. Большой чердак заполнял мрак, и два их рабочих места представляли собой изолированные конусы света, а единственным звуком был скрежет их ручек и шелест листов.
— Отсюда слышно так, будто у тебя есть что-то горячее, — сказал Рэт, не отрывая глаз от своей работы.
— У тебя вроде бы то же самое, — уклонился от ответа Рик, сам всё ещё делая наброски.
— Да. Сегодня я познакомился с интересным парнем. Он подарил мне несколько идей.
Рик перестал рисовать.
— Кто это был?
— Натуральный денди, но примечательный.
— Денди, значит. И о чём же вы говорили?
— Я с ним не разговаривал — он болтал только с Марком. Но у этого парня, Чета, имелся некий образ. Он подал мне несколько отличных идей. Марк, разумеется, не услышал из этого ни слова. Он вслушивался только в те моменты, где говорилось о деньгах.
Рэт всё ещё горбился над своими панелями, царапая их, но Рик видел, что он хочет, чтобы у него выспросили подробности, что он хочет рассказать всё. И Рик хотел их услышать. Мог ли это быть тот самый Чет? Он уставился на Рэта с таким чувством, будто видел себя со стороны. Ещё один художник комиксов, втянутый в это странное извержение невозможного через полотно возможного.
Человек, который в костюме от Армани восстал из конуса осыпающегося пепла на платформе, разговаривал с Марком. Марк был отчимом Рэта. Он владел этим и семью другими зданиями в быстро меняющемся богемном районе Саут-оф-Маркет, но эти активы недвижимости стоимостью в семьдесят миллионов долларов были всего лишь деталью в финансовом ландшафте Марка. Он взращивал графический талант на всех этих чердаках и реконструированных складах. В трёх из них располагались компьютеризированные кузницы, где ковались видеоигры, а в двух уже создавались «Acute Angle II» и «Nano-Barbarians III», лейблы, которые в настоящее время совокупно приносили компании почти тридцать процентов её общей прибыли. Старый добрый Марк, как кисло называл его Рэт, имел связи в советах директоров AOL и Time Warner. Рэт, тогда ещё Ирвинг, стал приёмным сыном Марка в зажигательном пятнадцатилетнем возрасте, и от этого союза родился один из вечных противников корпоративной Америки, несмотря на продолжающиеся усилия Марка обучить и вовлечь своего пасынка в бизнес. Рэт отныне и навсегда был художником.
— Так что там с деньгами? О чём Чет говорил с Марком?
Рэт с удовольствием отвернулся от своей работы.
— Ты должен был видеть его, Рик. Ходячая презентация больших денег! Старый добрый Марк, сидевший там совершенно трезвым и рассудительным, уже через три минуты начал пускать слюни. Чувак выглядел как мистер «GQ»[4], но говорил как… как Шекспир! Как Мартин Лютер Кинг! Я знаю, что старый добрый Марк не понимал и половины, но он был прямо-таки воодушевлён харизмой этого парня. Он нёс какую-то потрясающую чушь! Сказал, что люди говорят о параллельных вселенных, но реальность — это бесконечные концентрические вселенные. Так что содержимое любой из них может прорваться в смежную сквозь мембраны времени и пространства, может проникнуть в обитателей того мира и носить его ткань, как рука носит перчатку!
— Ого. Это прямая цитата?
— Знаешь, я думаю, что всё так и есть! Его слова просто… остались со мной!
— Раз уж об этом зашла речь… что этот парень продавал старому Марку?
— Мета-кино. Новое измерение театрально-зрительского погружения. Превосходит IMAX на световые годы.
Рик переварил это.
— Я… Думаю, я не вижу связи.
— Какой связи?
— Между этим мета-кино и концентрическими вселенными.
— О! Знаешь… Забавно, но я не помню связи. Парень сказал так много за каких-то десять минут.
— Значит, Марк быстро оказался в деле?
— Я тебе говорю. Этот парень был мастером подачи. Оказывается, его руководители реконструируют старый Гранд-театр для презентации этого нового эксперимента, а впоследствии театр станет подарком жителям Сан-Франциско на десять миллионов долларов. Вся реконструкция будет завершена в течение двух недель. Идеальное положение — рычаги давления встроены прямо в подачу. Презентация представляет собой мероприятие с особыми приглашениями, предназначенное только для «корпоративных медиа-инвесторов первого ранга». И заметь, какой идеальный наглый штрих шоуменства: эти чёрные галстуки должны принести свои ноутбуки и обладать правом переводить средства в электронном виде прямо со своих мест после того как загорится свет! Это то, что привлечёт больших шишек. Наглость, оскорбление их положения. Приходите, готовые купить, или оставайтесь дома, потому что вы только подумываете это сделать.
— Реконструкция Гранд-театра — тоже хорошая реклама. Мимо него каждый день проезжает полгорода. Когда они начинают?
— Ты шутишь? Строительные леса уже поставлены. Я прошел мимо них, когда направлялся сюда. Все настилы были на месте — внутри уже трудилась ночная бригада.
У Рика было ощущение, что весь чердак очень мягко перемещается вокруг него, такое чувство, будто мир опережал его на шаг. Откровение уже было в движении. Оно приближалось.
— Так что… — Ему пришлось прочистить горло. — Так что же это за новая технология? Что у него есть?
— Кто знает? Дикие слова! «Целое измерение за пределами голографии». Твоя догадка так же хороша, как и моя.
Кто знал и кого это волновало? Рэт уже вернулся к работе над своими панелями, а Рика снова сильно потянуло к собственным. Это было всё, чего они хотели на самом деле, не так ли? Что-то хорошее, что-то богатое и странное, лежащее на столе… Он с любовью оглядел свою работу. Вот, например. Он всё-таки подарил Люку машину, поставил её в пыли рядом с товарным вагоном — старый кабриолет с откидным верхом, сатанинские плавники, хромированные фары, свет которых походил на реактивные струи, вырывающиеся из глаз демона. Его поразило, что он часто считал работы Рэта хорошими, хоть и омрачёнными резкостью, злым преувеличением, но разве его собственная работа не наполнена гневом и непримиримым противостоянием нормальному?
Что ж, они были братьями по искусству и делали то, что у них получалось лучше всего. Это было всё, что имело значение здесь и сейчас, и он вернулся к работе.
IV
Две ночи спустя у Рика была половина панелей, подготовленных к закрашиванию. Он всегда улыбался, когда люди говорили что-то вроде «Это нарисовалось само», поскольку предполагал, что если бы такое случилось, результат был бы не очень хорош. Но эти панели действительно нарисовались сами собой! И они были великолепны. И, что оказалось для него ещё более необычным, так это то, что он срисовал этот сюжет прямо с натуры.
Были переделки, приукрашивания. Теперь у шин автомобиля появились протекторы с рисунком, похожим на подушечки звериных лап. Обивкой служили натянутые шкуры животных, а рулевое колесо представляло собой круг из спаянных костей. А поперёк капота было нанесено совершенно белое граффити ОН ИДЁТ.
И на последней панели он уже принял решение насчёт ещё одного фантастического дополнения. Люк, крутящий педали, удаляясь прочь от дымящейся платформы, должен был иметь под своим комбинезоном тощие задние конечности какой-то чудовищной собаки, в то время как профиль лица, всё ещё его собственного, был приподнят в улыбке ликования.
Отдалённый стук двери. Рэт ворвался внутрь и прокричал сквозь полумрак, опускавшийся с высоких потолков:
— Рик! Мы должны получить за это комиссионные! Та презентация мета-кино!
— Сколько?
Рэт не ответил, приберегая кульминационный пункт для драматического крупного плана в конусе рабочего света Рика. Он выглядел взволнованным. Вытащил из подмышки свёрнутый плакат и развернул его. Он был пустым, если не считать набросанных сверху букв:
ПРИХОДИ, КТУЛХУБРАТ
БОЛЬШАЯ МЕССА ГРАФФИТИ
ДОБАВЬ СВОИ РИСУНКИ МЕЛОМ, КРАСКОЙ ИЗ БАЛЛОНЧИКА И МАРКЕРОМ
К ПОРТАЛУ В ГЛУБИНУ
— Мы рисуем несколько картинок. Распечатываем по пятьсот штук каждой. Нанимаем помощников, чтобы развесить их по всему Хейту, Лойну, Мишн, Саут-оф-Маркет… везде, где полно уличных художников и бездомных.
— Сколько?
— Ты спрашиваешь, сколько, приятель? Рикки, брат мой! Ты готов? Сорок тыщ! Подключим Джеки и Зед — мы рисуем, они раскрашивают. По десять каждому!
— Кто…
— Мистер GQ! Он позвонил мне! Чет Шоггуа или что-то в этом роде.
— Шагру?
— Может быть. Не очень хорошо расслышал по телефону, а разобрать его подпись здесь я не могу.
И с хитрой улыбкой достал чек.
— Аванс в двадцать тысяч. Он прислал его сегодня днём.
Рик сидел, слегка приоткрыв рот. Он чувствовал себя парализованным — не из-за чека, а потому что его переполняло множество вопросов, и он не мог определить, что это за вопросы. Толком объяснить он не мог, было только сильное ощущение, что эти вопросы следует задать. Он покрутил всё в голове и отыскал самый простой:
— Так что мы рисуем?
— Ну, это же очевидно, не так ли? Что-то из Мифов. Что-то из ГФЛ[5]. Но он сказал, что это может быть всё, что придёт в голову. Его слова. Полностью на ваше усмотрение, сказал он.
— Ну и… Какое отношение Мифы имеют к мета-кино?
Рэт просиял.
— Понятия не имею! Всю голову сломал, не представляю! Но кого это волнует? Мы можем повеселиться!
— Ну… — сказал Рик, и тут его что-то осенило. — Кажется, я уже нарисовал свою картинку. Как насчёт этого?
И он показал Рэту панель с исписанным граффити вагоном, с надписью КТУЛХУ, перекрывающей надпись поменьше. Рядом с ним на том же изображении над платформой поднимался дым и исчезал в трещине на небе.
— Вау! Чувак! Это так экспрессивно! Просто идеально. Так уклончиво и маняще. И полностью вписывается во всю эту затею с рисовальной мессой: все уличные художники и граффитисты вносят свой вклад в создание одной и той же картины.
— Так что насчёт этой самой росписи? Что на ней должно быть изображено?
— Разве ты не читал плакат? Это портал, чувак! Портал в глубины пространства. Оказывается, под Гранд-театром есть огромный подвал. Они уже перекрашивают его стены и пол, создают место для настенных росписей размером с рекламный щит на автостраде — речь о громадном пространстве для множества изображений.
— Верно ли я чувствую, что возможно, будут ещё заказы? — Рик хотел сказать это шутливо-заговорщицким тоном, но вышло немного испуганно.
— Не думай, что я не задумывался об этом. Если эти плакаты в самом деле окажутся потрясающими, я собираюсь выставить их на продажу. О-о-о-о! У меня только что появилась идея для своего. Как вспышка на Хребтах Безумия! Ты собираешься поработать здесь ещё какое-то время?
— О да.
— Дай мне часик или около того.
Рик рисовал панели. Вот Чет Шагру, выходящий из пламени. Вот эта великолепная фигура надвигается на городской горизонт. Во время работы Рик испытывал удивительное головокружительное ощущение, будто он был плиточником, который квадрат за квадратом укладывает дорогу, дугой уходящую в пустое пространство; каждое изображение, которое он наносил на лист, казалось, заслоняло собой пропасть, тьму, в которой отражались неизмеримо огромные вещи.
Рэт словно в мгновение ока оказался рядом с ним со своим наброском. Он был строгим рисовальщиком, жёстким, но в то же время умел зажечь образ и одушевить его. На листе была огромная подземная комната из тёсаного камня, шестиугольная, с массивными арочными дверными проёмами в каждой грани, открывавшимися в одно и то же пространство тысячелетнего разрушения. Пять дверных проёмов были пусты, а из одного высунулось огромное ищущее щупальце.
— Это круто, Рэт, чувак, это круто.
— Я позвоню девочкам. Мы сможем развесить эти штуки по всему городу к завтрашнему вечеру.
V
Зед была маленькой и угловатой. Когда вы над чем-то работали с Зед, язык её тела, казалось, задавал другую, отличающуюся точку зрения, ее черные веки и фиолетовые губы словно акцентировали и оттеняли скептицизм и восторг.
— Знаешь, Ктулху действительно возвращается. Настенное искусство повсюду кишит его приспешниками.
Коммандос из группы рисовальщиков баллончиками, способная создавать композиции в стиле Караваджо, Зед также написала половину историй для комиксов Death Groan.
У Джеки были проницательные зелёные глаза и изящный ястребиный нос, как у молодого сокола — сейчас она пожирала глазами два рисунка, сделанными Риком и Рэтом. Разглядывала их и выглядела очень довольной. Это означало, что Джеки тоже в деле.
— Им это понравится. Всем им. Они собираются заняться этим по-крупному. Так что насчёт этой настенной росписи? Портал? Есть ли какие-либо рекомендации? Сроки? Параметры?
— Да, — решительно сказал Рэт. — Параметры есть. Там везде свежий отполированный бетон. Эта огромная чёртова стена шестнадцати футов высотой и половина пола перед ней.
— Таким образом, пространство для рисования будет изогнуто на девяносто градусов посередине.
— Верно. Итак, одним из параметров является канва. Мы просто должны заполнить эту канву Порталом.
Пауза. Джеки приподняла бровь.
— Какие-нибудь э-э, дополнительные параметры?
— Я не уверен, что это можно назвать параметром. Рисуй, что хочешь.
Рик, необъяснимо для самого себя, вздрогнул.
— Те самые слова парня из «GQ»?
— В точности как сказал Скользкий Чет Шоггуа.
— Чет Шагру, — глухо поправил Рик. Рисуй, что хочешь. Он понял, что вздрогнул, потому что эта мысль взволновала его.
Перед самым наступлением темноты они погрузились в древний «бимер» Зед, символ антистатуса, весь в ржавчине, и взлетели на Хейт. Небо было цвета индиго, на нём высыпали звёзды, ночной ветер сдувал туман с великолепной архитектуры полуострова Сити.
Работали парами. Обитатели улиц начали собираться возле плакатов прямо во время их расклейки. Когда Джеки прижала один из них к столбу, а Рик орудовал степлером, он почувствовал прикосновение к локтю. Обладатель бородатого, нерешительно улыбающегося лица, не прикрытая волосами кожа которого потускнела и была похожа на пыльную дублёную шкуру, спросил:
— А мелки подойдут?
— Ещё бы! — улыбнулась Джеки. — Смотри, прямо здесь написано — мелом.
Но бородач, хотя он и смотрел на плакат, казалось, глядел только на картинку — рисунок Рика, вагон, великолепно разукрашенный граффити.
— А настенная роспись, — сказал он, проницательно глядя на Джеки, — это большая открытая дверь, верно?
— Большая открытая дверь, — кивнула она.
Может быть, это были порывы ветра, но куда бы они ни пошли, улицы, казалось, кипели от возбуждения. Даже реальные люди, те, что направлялись в рестораны с кредитными картами и цифровыми дистанционными ключами от машин в карманах, казалось, оживлялись на ходу. И в самом деле, у кого не поднимется настроение во время прогулки, когда ясное звёздное небо раскинулось над великолепием Фриско?
Но призрачные люди, оборванные цыгане уличного искусства пребывали в непрестанном движении. Не все они являлись людьми с улицы. Многие были выгоревшими творцами или просто подростками, лишь пытающимися изображать из себя взрослых — они были похожи на взаправдашних людей, чуть экзальтированных и не замечающих этого.
Но хитрецы, уличные партизаны — среди них ходили какие-то слухи. Возможно, именно потому, что они спали в дверных проёмах, весть об открытой двери распространилась среди них подобно лесному пожару. Никогда ещё Рик, прикрепляя степлером свои работы и работы своих друзей, не испытывал такого непосредственного удовольствия от того, что у него есть зрители. Здесь были его духовные братья и сёстры, поднимающиеся из тени, впитывающие это.
Искусство, истина — были силой. Он опирался на это всю свою жизнь, но так редко чувствовал всё так, как сейчас. Открытый дверной проём был самим этим небом, его звёздами, его открывшейся бесконечностью. Они, он и его уличные коллеги были единственными в Сити, кто прямо сейчас познал Истину. И они собирались открыть дверь ему.
VI
Как такое вообще могло случиться? Это собрание тридцати с лишним человек, многие из которых были по-настоящему странными, на чердаке комиксов «Death Groan»? То, что большинство свободных художников-монументалистов города собрались в одном месте и в одно время, было маленьким чудом.
Однако дальнейшие чудеса были ещё впереди. Рэт стоял посреди беспорядочного скопления складных стульев, прочищал горло. Группа начала затихать, чтобы услышать его, когда костлявая татуированная рука поднялась вверх.
— Прошу прощения. Могу я сказать пару слов?
— Ну… конечно.
Парень встал — высокая бородатая элегантная куча костей в футболке без рукавов.
— Мы говорим о Мифах, так что это должен быть портал циклопической каменной кладки. И ему следует быть круглым, колоссальной каменной полостью. Если мы договоримся обо всём с самого начала, то сможем сразу приступить к работе. У нас будет время, чтобы сделать его в натуре обалденным.
Почти абсолютная тишина, наступившая после этого, стала откровением для всей комнаты. Действительно ли между ними уже существовало согласие?
— Ладно… — сказал ошеломлённый Рэт. — Ладно, что бы мы ни решили, сначала нам нужно многое организовать, чтобы…
— Простите меня. Извините. Я вот что хочу предложить. Если нам нужно обговорить только эту часть изображения, тогда можно просто рассредоточиться и начать работу. Нам следует быть спонтанными. Конечно, мы остаёмся связанными друг с другом, приспосабливаемся к работе наших соседей по ходу дела. Согласованность возникнет, если мы будем едины духом, но если мы не воспользуемся шансом сделать это именно так, всё заглохнет. Я имею в виду, это ведь магия, верно?
Снова наступила полная тишина. В комнате, полной индивидуалистов, царило совершенное единодушие, и они сидели, поражённые осознанием этого.
Через мгновение кто-то ещё сказал, даже не потрудившись встать:
— А для уличных художников единственным правилом будет то, что им придётся подождать, пока мы закончим свой участок работы, прежде чем они смогут начать его разрисовывать.
После паузы Рэт сказал:
— Хорошо. Все, кто за, скажите «Да».
То был тихий рёв, всплеск григорианского хорала: — ДА.
— Ну, тогда о`кей. И ещё одна организационная деталь, о которой стоить подумать, Если вам понадобится забраться повыше, подмостки должны быть небольшими и мобильными. Притаскивайте их с собой, и собственные стремянки тоже, если вам они так важны, к входу на стройку у третьего подъезда. Ну или Гранд-театр предоставит вам любую лестницу, какую вы пожелаете. А также строительные фонари. Итак, как насчёт семи утра, до пробок?
— К чёрту это, — сказал кто-то. — Я хочу начать прямо сейчас.
Вместе с ним это произнесли ещё около половины собравшихся в комнате.
VII
Зед и Джеки сделали перерыв, отойдя от своей работы. Пока они смотрели на неё, Зед взглянула на свои часы — «Ролекс», ещё одна сардонически выставленная напоказ статусная безделушка, — и пробормотала:
— Семьдесят два часа. В смысле, с того краткого организационного совещания на чердаке.
Было поистине удивительно, как шумный, поглощённый работой рой, частью которого они были, заполнял этот огромный подвал. И Образ был уже более чем наполовину нарисован…
Вертикальная арка портала занимала всю стену, так что многие художники оставили свои лестницы и подвижные платформы и, встав на колени, выписывали теперь горизонтальную арку на полу. Тем временем уличные художники заняли покинутые лестницы и инкрустировали циклопическую каменную кладку арки гностическими хайку из взрывающихся букв, изображениями с шипами, спиралями, пауками или замысловатыми гранями, целыми городскими пейзажами, нарисованными мелом, с мифическими микрофигурами, как ракушки расположившимися на базальтовой кладке арки, танцующими в безумной вакханалии вдоль покрытых мхом известковых линий допотопного камня.
Вертикальная арка заключала в себе большой полукруг тьмы. Они в самом деле ощущали пространство в этой темноте, которая казалась полусферой, уходящей вглубь, такой же огромной, как ночь. Так много вариантов чёрного, с пронизывающими их примесями серы, индиго и королевского пурпура — так много разных оттенков черноты слились воедино, нарисовав эту тьму внутри арки…
— Как нам это удалось? — спросила Джеки с лёгким благоговением — они обе уже в тысячный раз смотрели на эту черноту. И сейчас, работая среди ножек лестниц, на которых усердно трудились граффитисты, художники-монументалисты распространяли эту же самую жуткую тьму на пол, на котором они стояли.
— И только посмотри, — воодушевилась Зед, — как переливается каменная кладка. Посмотри, что она делает.
Дуга кладки, казалось, пульсировала тысячелетиями человеческих стремлений. Шумерский, египетский, вавилонский, майянский, инкский — выразительные средства всех этих народов отражалась на каменной кладке, один стиль плавно переходил в другой. С этим скрытым потоком внутри портал словно бы дышал, и казалось, что лишь некая сильная хватка сдерживала безмерную тьму внутри него.
— Знаешь что, — сказала Джеки, и это был не вопрос. — Мы действительно вляпались в какое-то глубокое дерьмо.
Зед моргнула своими чёрными веками и изобразила Стэна Лорела[6].
— Точно, Олли!
Джеки искоса взглянула на свою подругу, а затем решила спросить:
— Ты тоже это почувствовала, не так ли?
Замешательство Зед было для неё чем-то из ряда вон выходящим.
— Почувствовала что?
Джеки кивнула.
— Значит, ты тоже это ощутила.
— Да, — после некоторой заминки произнесла Зед. — Особенно на области тьмы, но и на каменной кладке тоже. Как будто я не рисовала, а вырезала это.
Джеки кивнула. Ее не покидало чувство, что краски с кисти пожираются какой-то другой поверхностью, лежащей под полированным цементом. Чувствовала, как её кисть высекает её работу в камне.
— Ты чувствовала… холод, — спросила она, — поднимающийся через рукоятку кисти?
— Да.
Джеки пришлось нащупать следующую мысль.
— И… там холодно. Это правда.
— Аминь, сестра.
И всё же, их обеих, за исключением холодного ядра понимания, наполняло счастье от всего этого плодотворного зрелища. Сладостное сродство с другими людьми, когда все поглощены чёткой общей задачей. Полупроцветающий художник-монументалист с собственными передвижными лесами увлечённо беседовал с оборванным граффитистом, делившим с ним насест. Прыткие юные богемные девчонки вели бурные споры с подпольными рисовальщиками мелом, одетыми в несколько свитеров и шерстяные перчатки без пальцев. (В их подземной студии царил холод. Казалось, он просачивался из темноты, которую они рисовали и обрамляли…)
Но обе девушки наслаждались этим. Этот человеческий шум, наполнявший здешнее пространство, как он был сладок! Здесь присутствовала та мифическая вещь, о которой люди всегда говорили, как о сказочном Чувстве Общности…
VIII
Рик и Рэт сидели за столиком в кофейне «Винчеллс». Девушки стояли у стойки за кофе и пончиками — их угощением, поскольку только сегодня днём они вчетвером заработали по двадцать тысяч на плакатах и настенных рисунках.
Рэт подобрал с соседнего стола брошенную кем-то первую часть «Кроникл». Передал её Рику, указав на статью с мелким заголовком под сгибом.
— Я заметил это уже некоторое время назад. Видишь?
В последние две недели произошёл странный рост числа пропавших без вести. Не беглые дети или безродные представители низших слоёв общества — в этом не было бы ничего нового, а сплошь зрелые представители высшего класса. Трое парней из банков, несколько крупных брокеров, один мужчина и одна женщина из двух крупных рекламных агентств, несколько женщин из издательского бизнеса…
— Жутковато, — сказал Рик, оценивая взглядом своего друга и пытаясь понять, как много он готов выложить.
— Давай не будем ходить вокруг да около, — сказал Рэт, протягивая газету Джеки, когда Зед поставила поднос. Заняв свои места, девушки обменялись взглядами.
— Мы знаем, — сказала Джеки.
— Так зачем кружить вокруг да около? Очевидно же, что это связано.
— Одно из этих желе моё, — твёрдо сказала Джеки.
Они ели, наблюдая за ранним вечерним движением на улице, и какое-то время ничего не говорили, молчаливо сопротивляясь предложению Рэта.
Зед тихонько рыгнула, глотнула кофе и вздохнула.
—Хотите сказать, тут кто-то удивлен? Что, по-вашему, мы должны были сделать?
Когда её вопрос эхом пронёсся между ними, Рик понял, что ждал этого момента. Он видел больше, чем они, и устал оставаться наедине с этим.
— Позвольте мне рассказать вам, ребята, что со мной произошло. Две недели назад, как мне кажется, я увидел начало всего этого… проекта.
Он рассказал им о Люке, четвертаке, канистре с бензином, вагоне-платформе, Чете… На середине рассказа у Рэта зазвонил мобильный телефон. Все сидели молча, пока он дважды сказал «да», описал их нынешнее местоположение, завершил связь, выглядя слегка озадаченным, а затем махнул Рику, чтобы тот продолжил свой рассказ.
К этому времени улица снаружи выглядела уже более оживлённой. Их глаза задерживались на прохожих, шатающихся или хромающих людях, которые, казалось, бросали на них взгляды полные страха или зловещих размышлений…
— Всякий раз, когда твой доход начинает расти, — пробормотала Джеки, — ты должен внимательно смотреть, кто подписывает твои чеки.
— Но мы же знали, не так ли? — запротестовал Рэт.
Скромный чёрный лимузин, выглядевший намного элегантнее любого другого, подкатил к обочине. Появился шофёр в костюме и кепке, с массивными плечами и почти волчьей худобой средней части тела, но пассажир нетерпеливо выскочил наружу прежде, чем он добрался до двери.
Это был Марк, отчим Рэта. Плотный мужчина в умеренно деловом костюме без галстука; его шевелюра, стильно зачесанная назад, одновременно седела полосами, как у барсука, и светила лысиной на макушке. Он влетел в кофейню.
— Привет, ребята. Можно мне присесть?
Марк был милым грубовато-дружелюбным парнем. Его аура достатка, как только он вошёл, заставила всех, кто был в «Винчеллс» выглядеть на три размера меньше и на четыре тона тусклее.
— Извините, что врываюсь вот так, — он с улыбкой отклонил предложение Рика выпить кофе, усаживаясь на стул, — но это срочное дело. Через два часа закончится работа художников в подвале, но мне сообщили, что рисунок не будет закончен, пока его не подпишут. Нам нужно немедленно заверить контракт подписью. И подписантом будешь ты, Рик. — Он положил перед ним чек.
— Я?
Чек был на четыреста тысяч долларов.
— Я знаю, поверь мне, — сказал Марк, демонстрируя сочувствие. — Поговорив с сыном, я понял точку зрения художника. Вы все работали вместе, и одна подпись могла бы показаться э-э-э… эгоистичной. Но мистер Шагру очень конкретен в этом вопросе.
Рик взял чек и показал его каждому из трёх своих друзей. Он не мог решить, как следует относиться к тому, что он собирался сделать. У него было чувство, что тут что-то не так, но не мог понять, что именно. Он спросил Марка:
— Ты можешь выписать четыре чека прямо сейчас? Разделив его поровну между нами?
— Ну, если ты поставишь подпись, я не вижу причин для отказа. — На мгновение удивление Марти стало совершенно очевидным. Достав чековую книжку и начав приводить свои действия в соответствие со словами, он вернул себе часть самообладания, разговаривая по ходу того как писал: — И должен сказать тебе, что я восхищён этим, Рик. Этот художественный дух, эта этика. Подобная дележка так занятна. Мой сын помог мне по-настоящему понять это.
— Ты просто отказываешься называть меня Рэтом, не так ли? — сказал его пасынок. Он терпеливо улыбался, получая свой чек, когда Марк оторвал его и протянул ему.
— Сынок, мы происходим из разных… культур. Мы просто должны научиться отдавать и брать понемногу. И раз уж мы заговорили об этом, я надеюсь, вы все не думаете, — тут появился чек для Зед, оторванный и переданный ей, — что эта идея с лимузином в моём стиле. Я сам бы сел за руль! Но Чет сказал, что его доверитель настаивает на полном соблюдении… протокола.
Вырывание. Помахивание. Вот появился чек Джеки. Она выхватила его у него из пальцев.
— Я поддерживаю тебя в этом, Марк, — улыбнулся Рэт. — Лимузин — это не ты. Твой блестящий маленький «Ягуар» — вот это твой стиль. Этот лимузин слишком готичен — особенно с таким водителем.
— Таким водителем… — повторил Марк. На мгновение его мысли, казалось, были где-то далеко, и он ощутимо вздрогнул.
— Марк? — мягко позвал Рэт.
— А, да. А вот и твой, Рик. Никакого контракта не требуется. Простое одобрение будет означать согласие.
Когда Марк вернулся к лимузину, шофёр уже был готов принять своего пассажира — он стоял, почтительно наклонившись, широко открыв для него дверь. Четверо сидевших за столом увидели, как из-под шоферской фуражки блеснули глаза, следившие за тем, как Марк садится на заднее сиденье.
Они сидели и смотрели, как лимузин отъезжает. Тогда Рика осенило, что было не так с его порывом щедрости. На него была возложена ответственность, и он немедленно заплатил своим друзьям, чтобы они разделили её с ним. Все четверо посмотрели на свои чеки.
— Итак, Джеки, — отважился Рик. — Насчёт того, о чём ты говорила. Мы знаем, кто выписывает эти чеки, не так ли?
Какое-то время они смотрели друг на друга.
— Так мы приспешники зла? — спросил Рэт. — Это то, что делает нас таковыми?
— Прежде всего мы люди, которые рисуют правду. — Это была Зед. — Мы не делаем этого, мы это показываем. И если правда… всплывает в нашей работе…
— …это не наша вина, — закончила Джеки.
Последовало долгое молчание. Рик был не тем, кто мог его нарушить — это должно было исходить от кого-то из его друзей.
Ею оказалась Джеки.
— Самая мякотка в том, полное ли мы дерьмо или нет? Готовы мы подтвердить это делом или нет? Так что, думаю, нам лучше вернуться, — сказала она. — Шоу начинается в одиннадцать.
IX
Они добрались до подвала, ожидая увидеть завершающий этап, но там не было видно ни лестниц, ни лесов, ни мелков, и все художники стояли на неокрашенной половине пола. Тихая волна разговоров плыла от них, когда они рассматривали свою работу.
Могучий нарисованный образ охватывал всю изогнутую под углом плоскость, которую оно занимало. Казалось, что это один живой каменный рот с шарнирными челюстями, открывающимися в безбрежную, лишённую света пропасть.
Его мощь увеличивала загадочная вязь стрит-арта, обрамлявшая его словно священные заветы более поздних эпох, искусно нацарапанные на каменном палимпсесте старого базальта. Богатые формами и цветом, как жизнь в приливном бассейне, эти заклинания покрывали коркой каменные губы, создавая впечатление что они произносят сложную литанию заклинаний…
Хотел бы Рик знать, сколько они стояли там вчетвером, когда кто-то наконец сказал: «Время почти пришло» и протянул ему кусок алого мела. Это был тот костлявый тип, который поднялся в ту ночь на собрании, чтобы наставить их всех на нужный путь.
Рик взял мел, подошёл к краю портала и встал на колени. При этом он услышал, как человек позади обратился ко всем собравшимся:
— Когда рисунок будет подписан, проследуйте за мной в балконную секцию. К тому моменту, когда он его подпишет, мы должны занять свои места.
Рик расписался на одном из нарисованных камней, пытаясь придать подписи некоторую размашистость. Рубиконы должны быть скрещены с талантом и стилем. Когда он оторвал мел от восходящей части хвоста буквы «l» в «Тиндал», в подвале стало намного холоднее. Он заглянул в тёмное поле внутри раскрашенных камней и чуть не упал, ошеломлённый абсолютной бездной, чьё дыхание омывало его лицо.
Чьи-то руки схватили за плечи, оттащили назад. Его подняли на ноги и повернули. Вся толпа художников выстраивалась в быстро движущуюся колонну позади костлявого человека.
Они потекли за ним из подвала… вверх по лестнице…
X
Это был высокий балкон — почти как в оперном театре. Художники упивались картиной внизу.
Театр, пусть и богато обставленный, был несколько неожиданным, в какой-то степени устаревшим местом для использования ожидаемых технологий. Сиденья — практически кресла — были обиты бордовым бархатом, но они образовывали обычные слегка наклонённые ряды, как в кинотеатре. Перед ними располагалась сцена из великолепного светлого дуба, но сейчас она была скрыта за высокими закрытыми красными портьерами.
Хорошо одетые властители и их наместники, которые уже пробирались к своим местам, отмечали причудливость этого места. Они обменивались улыбками и словами вежливого недоумения, демонстрируя своё ожидание чего-то гораздо более футуристического, но также разделяя мысль о том, что тут, возможно, подразумевался некоторый намёк на ретро-юмор.
Но места быстро заполнялись, люди рассаживались, то тут, то там появлялись ноутбуки. Эта публика, хоть и старалась держаться непринуждённо, пребывала в нетерпении. Аудитория была привлечена.
Померкли матовые хромированные бра на роскошно отделанных стенах (безумная смесь коричневого и серебристого, которая, казалось, заставляла постепенно исчезать реальный мир снаружи, словно в лёгкой песчаной буре). И хотя в зале наступила темнота, на подлокотниках сидений имелись маленькие лампочки, которые, мигая, создавали тусклое звёздное поле на затемнённых креслах. Теперь в театре доминировала освещённая сцена…
Словно карлик, вынырнувший из-за титанических красных портьер, Чет Шагру вышел на середину сцены.
Этот человек был создан и одет для центральной сцены. Он мгновенно привлёк к себе всеобщее внимание. Он ничего не сказал, но с многозначительной улыбкой широко развёл руки перед собравшимися. Публика мгновенно всё поняла. Этот жест говорил: «Посмотрите на себя! Все самые богатые и лучшие собрались здесь!» Что ещё можно было сказать? Он продемонстрировал их самим себе, приглашая к самовосхвалению, напоминая им об их могуществе, а значит, и о своём собственном, которое позволило собрать их всех здесь. Толпа одобрительно зашелестела.
— Вы решили прийти, — сказал он. Его голос прозвучал едва ли не интимно, и всё же заполнил весь зал. — Вы решили прийти, полагая, что это может стать эпохальным моментом. Вы были правы. Так оно и есть. Вы будете покупать акции прямо там, где сидите, и довольно скоро — это всё, что я скажу. Зачем мне тратить время на рекламирование того, что вы вскоре испытаете сами? Но. Всегда есть некое но, связанное со счастливым случаем, не так ли? Но. Прежде чем мы начнём, я должен выступить от имени моего доверителя. Я должен озвучить то, что он… просил меня сказать вам. Он просит передать, что ещё до окончания этой презентации вы узнаете его. Вы познаете его настолько полно, что в ваших умах не останется места даже для малейшего сомнения в его величии. И я хочу спросить вас, прежде чем мы приступим, есть ли среди вас те, кто возражает против этого условия?
Вот это было неожиданно. В полумраке было видно, как зрители, подсвеченные лампочками на уровне коленей, смотрят друг на друга. Прошло несколько мгновений, и молчание Чета стало таким же завораживающим, как и его голос. Толпа изучала его, заинтригованная загадочным предложением, которое он только что выдвинул. Но никто из них не нашёлся, что сказать.
— Хорошо, — улыбнулся Чет. — Молчание — знак согласия. К чему медлить? — Он повернулся к ним спиной и подошёл к портьерам позади себя. Шагнул внутрь и снова повернулся к ним лицом, так что теперь была видна только его голова. — Друзья мои, лицезрейте!
Затем он пропал, а вместе с ним и театр. За исключением освещённой пустой сцены, театр исчез. Публика с тускло освещенными коленями, в вечерних смокингах и чёрных галстуках сидела среди галактик. Они находились в глубоком космосе, их соединенные кресла походили на обломок плота, бороздившего сферическую бесконечность космоса и звёзд. Сидя там, где между их телами и галактическим часовым механизмом не было ничего, кроме времени и пространства, зрители познали — не умерев при этом — абсолютную власть Абсолютного Нуля. На своём затенённом плоту с освещённой сценой в качестве его носовой части, они вместе плыли по необъятным просторам. Глазели на качающиеся диски звёзд — над собой и со всех сторон вокруг них — и видели, как за ними шлейфом тянутся медленно вращающиеся призраки меньших звёзд, струясь подобно развевающимся газовым шарфам…
Некоторые очнулись от своего благоговейного трепета раньше других. Откуда-то с этого межзвёздного плота доносилось слабое лихорадочное клацанье клавиатуры. Ещё несколько человек внезапно пришли в себя… а потом это превратилось в тихий рёв, нежный пластиковый ливень среди совершенной тишины убегающих галактик. На этом маленьком плоту из плавающих театральных кресел тысячи миллионов долларов сменили… владельца.
С каждого ноутбука эти доллары, эти ценные активы стекались на один счёт в одном из банков одного из городов одного из континентов одной из планет одной из триллиона триллионов звёзд, взрывающихся вокруг них в полной тишине.
Для зрителей этой аудитории, художников на высоком балконе, в то время как у них коллективно перехватывало дух от явленного великолепия, данное откровение не было таким уж удивительным, и благоговение, которое оно породило, уже давно являлось частью их умов и сердец. По этой гипераудитории пробежала рябь понимания. Все они знали, что это Сообщение было Тёмным Именем, слоговым шифром, гулким шёпотом в финансовых катакомбах Сан-Франциско. Это был объёмный финансовый отчёт. Они знали, что в нём есть место для этого потока богатства.
Для финансистов это был долгожданный отток капитала. Можно было видеть возбуждение, испытываемое ими на их затенённом плоту. Эти собравшиеся властители пришли, чтобы их выжали, пришли, желая быть выжатыми, ибо деньги уменьшаются, когда их не вливают в водоворот новорожденных денег. Они пришли, чтобы их выжали, чтобы усилиться. И только что выдвинув свои кандидатуры на вступление в эту могучую реку богатства, на берегах которой их собрали, они испустили тихий вздох единодушного облегчения.
Теперь они будут плыть вместе с этим потоком и, объединившись с его мощью, создавать на земле совершенно новые ландшафты, домены и владения. И это был не просто мир, а целая вселенная, которую они приобрели. Все они только что наткнулись на материнскую золотую жилу. Многие из них узнали в этом моменте видение Гавейна, когда он узрел Грааль. Это была космическая точка «G»: сочетание своевременных инвестиций с глобальной революцией. Рокфеллер с нефтью. Гейтс с программным обеспечением. Это событие, еще более своевременное и точное, было одним из таких случаев.
И таким образом каждый из инвесторов, сидящих в этих креслах, познал ту безличную приниженность, которую испытывают все люди, созерцая грандиозную архитектуру Времени и Пространства. Последние щелчки по клавиатурам стихли. Все сидели, пребывая на одной волне с актом преданности, который они только что совершили.
И именно тогда они, как один, почувствовали внезапное присутствие Бизнесмена, Владельца того Счёта, в чьё бездонное богатство они только что извергли свои активы. Владелец Счёта висел прямо под ними в чёрной пропасти.
Они ощущали его как огромную низлежащую гравитационную массу, чувствовали притяжение левиафана, висящего прямо под килем их коллективного сознания.
И его внезапное присутствие подарило им всем чудесное мгновение детства. Это было то самое ощущение отцовского присутствия, когда великая, чудесная, но пугающе грандиозная обильность и основательность мира была опосредована для твоего маленького «я». Когда громадная любящая масса отца парила между тобой и необъятностью, любящая сень заботы, большой союзник в безбрежности всего этого.
И чувствуя под собой этого огромного Отца, они впервые по-настоящему ощутили свои истинные размеры, тогда они по-настоящему увидели галактики. Посмотрите на них! Каждая галактика — это титанический белый бассейн Времени. Потребовались бы целые жизни планет, чтобы пересечь белый бархат, пенящийся водоворот даже самого маленького диска, наклонённого как маленькая белая шестерёнка, улетающая от взрыва на каком-то заводе, там, далеко, среди скопления таких же маленьких выброшенных шестерёнок, всё это ничтожное скопление целых звёздных жизней, отдалённых друг от друга…
Это заставляло их радоваться этой большой понимающей близости, этой планетарной громаде, невидимой под ними.
Но странно… их плот из сидений только что… содрогнулся. Или что?
А затем он покачнулся. Портьеры высотой в три этажа заволновались и исчезли. Их заменило каменное кольцо портала, его горловина превратилась во вторую пропасть внутри вселенской бездны. Огромная масса вырвалась из него и осела, сцена под ней разлетелась в щепки.
Это был клюв огромного головоногого моллюска. Клапан плоти, окольцовывающий этот клюв, был ужасен сам по себе — зелёно-серые слоновьи складки кожи. Под тысячелетними наростами ракушек, мха и океанических водорослей сама его плоть была тем жёстким покровом из податливого камня, в который были облечены первые гигантские существа, жившие после того, как взорвавшиеся звёзды соединились и позволили жизни быть.
Но клюв! Этот полумесяц–мегалит был широко раззявлен. Дуги его режущих кромок были изъедены, слоились и расщеплялись, и эти покрытые мхом повреждения, возраст которых исчислялся эонами, свидетельствовали о титанической добыче, расчленяемой ими, когда Жизнь была юной. Ледники пересекали эти костлявые пасти и таяли. Народы погибали в них.
Он широко раскрылся, и из него вырвался порыв ветра — чистый и бритвенно-холодный как космос, но приправленный древним кровопролитием тысячи рас. И после этого вихря дыхания гиганта исторглись щупальца — грубые канаты из сухожилий. Выметнувшись, они молниеносно разветвлялись, сжимались, обрушиваясь в аудиторию, прорывом дамбы, и поражая финансистов брызгами зеленоватых нитей.
Восхищённые художники наблюдали, как червеобразное плетение затопило сиденья внизу и пронзило тело каждого властителя. Их плоть светилась от этих проникновений, их руки и шеи, их изумлённые лица — всё было окутано слабым, неземным зелёным светом.
Клюв шевельнулся, и по языку с множеством отростков пробежала судорога. Казалось, это было некое изречение, беззвучный приказ. Зрители приняли его и, не вставая со своих мест, взорвались. Их руки взметнулись вверх, словно в знак шумного одобрения, шеи трещали, запрокидывая напряженные лица к звёздам. Их кости росли внутри них, плоть вздувалась и скручивалась, грубые мышцы сжимали их разинутые пасти. Затем у всех лопнули глаза.
Взорвавшиеся ткани, словно маленькие бледные сверхновые, истончаясь, выплыли из орбит, уносясь в космос, в то время как под сильно запрокинутыми лбами вспыхнули новые глаза: с узкими зрачками, похожие на безжалостные изумруды. Тонкие кончики щупалец извилисто прорастали из ртов.
Долгое мгновение это змеиное поле, вызванное из их горл, мягко колебалось и танцевало, рептильный унисон, безмолвное согласие.
А затем внутри этих костяных ворот щупальцевидный поток содрогнулся и начал отступать. Усики втягивались обратно в пасть публики, вырывались из пробитых манишек и корсажей, снова вплетаясь в массивные канаты, исторгшиеся в начале этого действа.
Клюв поглотил их и с грохотом захлопнулся. Могучее сотрясение разрушило портал и бездну, которую он обрамлял, как если бы они были раскрашенным стеклом, и чудовищные ротовые отверстия исчезли в сверкающем занавесе осколков.
Зажегся свет. Зрители, театр, сцена снова стали самими собой, и на сцене вновь стоял Чет Шагру. Единственным признаком странности было полное молчание зрителей, их совершенно одинаковые позы полного внимания.
— Друзья, — улыбнулся Чет, — вот и всё. Скоро вы все станете намного, намного богаче. Мы будем на связи.
Инвесторы поднялись. Компанейский восторженный гомон поднимался над ними, когда они текли в проходы и выходили из театра.
XI
Время было ближе к вечеру, неделю спустя. На чердаке «Death Groan» Рэт и Рик, разумеется, по отдельности, рисовали то, что произошло. Естественно, история была изменена, персонажи трансформированы — они оба превратили реальность в искусство и всё такое. Но, по сути, оба рисовали то, что там случилось. Они избегали смотреть на работу друг друга. Они поделятся, когда каждый решит, что с него хватит, но не раньше.
Рик отказался от телефона на своём чертёжном столе, поэтому стрекотал мобильный телефон Рэта. Рик, услышав бормотание Рэта в трубку, попытался отвлечься, продолжая свою черканину, но всё же прислушивался намного внимательнее…
Рэт тоже вернулся к работе.
— Это Зед, — объявил он. — Они сделали это. Доверитель Чета купил Музей современного искусства.
— Вау.
— И ещё пару небоскрёбов, она не была уверена, какие именно.
Их ручки царапали в задумчивом молчании. Между ними было так много вещей, которые можно было бы сказать… и которые, как они поняли, не было смысла озвучивать.
— Одно ясно наверняка, — произнёс Рик. — На подходе несколько крупных заказов.
— Да, тут ты прав.
[1] Death Groan — Стон Смерти (англ.).
[2] Esquelette brulée — горящий скелет (фр.).
[3] Огонь (фр.).
[4] Ежемесячный мужской журнал.
[5] Mythos – мифология Ктулху, литературная вселенная на основе произведений ГФЛ – Говарда Филипса Лавкрафта.
[6] Киноактёр 30-х годов, известный по комедийному дуэту «Лорел и Харди».
Мифы Ктулху: энциклопедия 