Robert M. Price. The Incubus of Atlantis, 1997
Перевод: Андрей Бородин, 2022
История Кларкаш-Тона-иерофанта
Сказывают, что великий чародей Эйбон, последователь признанного ересью и подвергнутого гонениям древнего учения Зотаккуа, столь преданно служил своему дремотному божественному владыке, что тот всерьёз опасался никогда более не сыскать настолько же истового в своей вере поклонника для своей вседостойнейшей божественности. Посему Господь Зотаккуа сделал всё, что было в его силах, дабы не испытывать нужды в служении своего любимца даже в ту пору, когда смерть слижет с костей того тленную плоть. Всякий живущий знает, что, под конец своих дней, Эйбон во плоти вознёсся на Цикранош — горнюю сферу, откуда много эпох назад низошёл сам Господь его — дабы не приняла земля прах чародея. Впрочем, смерть всё же нашла его, хотя и не смогла прервать бесконечные странствия по неисчислимым мирам. Замысел же Зотаккуа, который тот вынашивал относительно своего сына Эйбона, лишь начинал претворяться в жизнь, ибо тучное божество устроило всё таким образом, что душа чародея будет вечно служить своему владыке в вечном метемпсихотическом цикле, снова и снова обретая новые смертные оболочки, когда старые станут никуда не годны.
Так, благодаря милости своего Владыки, тот, кто носил имя Эйбон, проживал эпоху за эпохой, изредка вспоминая детали прожитых ранее жизней — то больше, то меньше. Ибо, если память человеческая начинает угасать в течение одной-единственной жизни, что станет с ней за целую череду оных? Многое приходится постигать заново по мере того, как одно бытие сменяется другим, снова и снова — если вообще возможно что-либо постичь заново в этом бесконечном цикле.
Седьмым воплощением Эйбона оказался некий Кларкаш-Тон, первосвященник и единственный поклонник Зотаккуа на проживающей последнее столетие до своей гибели Атлантиде. Мудрым было решение божества вовлечь душу своего верного Эйбона в круговорот перерождений, ибо, если бы не благочестие, пусть и весьма сомнительное, жреца Кларкаш-Тона, никто более не поклонялся бы Зотаккуа — а лишённые поклонения боги, боги, о которых все забыли, гибнут, точно смертные, от этого забвения.
Удел жрецов — кормиться от подношений божествам, которым они служат. Однако никто, кроме Кларкаш-Тона, не помнил боле о культе Зотаккуа, и потому жрец вынужден был найти себе новое дело, которое не позволило бы ему умереть от голода. Солидные научные познания сослужили ему хорошую службу в новом занятии. Его священным долгом было сохранение сакрального мифического цикла древнего Коммориома, считавшегося людьми того времени всего лишь сборником сказок, чью подлинность и историческую достоверность не под силу было подтвердить и Кларкаш-Тону. Даже в пору празднеств мало кто бросал жрецу серебряник-другой, чтобы послушать его истории о древней Гиперборее. Потому Кларкаш-Тон расширил свой репертуар, включив в него курьёзные и похабные былички древнего Мю — прекрасного, утопшего Мю, на чьих легендах взросла сама Великая Атлантида. Мало чего достоверного сохранилось о Мю — но это значило лишь, что о нём можно было рассказать настолько захватывающую небывальщину, что никто никогда не догадался бы о том, что это вымысел. Вслед за этим Кларкаш-Тон ещё больше расширил свой сольный репертуар, начав вещать о чудесах далёкой звезды Антарес и окружающих её миров.
Вскоре на златоустные достоинства Кларкаш-Тона обратил внимание деспотичный правитель Атлантиды, угрюмый Фарнабазас, и жрец был приглашён на высочайшую аудиенцию. Новость эта не пришлась по душе Кларкаш-Тону, ибо суровый нрав короля-философа был притчей во языцех. Всякий житель Атлантиды знал, что Фарнабазас крайне неодобрительно относится даже ко многим традиционным священным мифам, поскольку они изображают богов и героев в самом сомнительном свете, подлинными мошенниками и похотниками. Говорили, что он сгноил в тюрьмах и ссылках некоторых величайших поэтов, вдохновлённых самими Музами. Посему Кларкаш-Тон боялся, что, из-за его сумасбродных выступлений, король мог иметь на него самые дурные планы.
Но всё обернулось совсем другим, чрезвычайно приятным образом. Во время аудиенции деспот оказал своему гостю все приличествующие почести и, отдав должное его недюжинной эрудиции, пригласил занять должность главного архивиста столицы. Поняв, что его скромному, бедняцкому укладу придёт конец, если он примет предложение своего государя, Кларкаш-Тон, не раздумывая, покорился столь великодушному требованию короля. Глубоким и угодливым поклоном некогда обнищавший жрец отметил начало своей придворной службы.
Воистину, всё, что касалось его нового положения, начиная от предоставленных ему просторных апартаментов и заканчивая ожидающими в Большой Королевской Библиотеке трудами множества писцов, приводило Кларкаш-Тона в восторг. Он восхищался как обилием яств на королевском столе, так и редкими рукописями, изучение и каталогизация коих стали его счастливыми обязанностями. Среди оных наличествовали подлинные записи о древних днях и хроники исчезнувших королевств, а, кроме того, имелось бесценное собрание Наакалских Скрижалей из архивов самого́ древнейшего Ра Мю! В полном объёме были представлены и «Пнакотические рукописи», а также имелась занятная стопка испещрённых символами пластин из древнего Узулдарума, озаглавленная «Книгой Эйбона» — странным названием, которое, как чувствовал Кларкаш-Тон, отзывается в его душе чем-то большим, чем до́лжно. Жрец без устали копался в этих уникальных манускриптах, и, чем больше тайн он открывал, тем больше становился его безграничный интерес.
По мере того, как древние алфавиты и тайнописи становились всё доступнее для его понимания, перед ним открывалось всё больше методов Древней Магии, всё больше манящих описаний великих благ, что доступны всякому смертному, способному овладеть ими. Более других сверхъестественных техник, о которых он читал, его заинтересовал крайне необычайный проекционный экзерцис, с помощью которого чародей мог отправить свою духовную субстанцию в любой из миров, явленных в космическом апокалипсисе — или в любую точку планеты, чтобы незримо свершить какие-либо тайные дела. Кларкаш-Тон подумал, что такая способность ему уж точно пригодится, и потому со всей серьёзностью принялся за освоение техники.
Под королевским крылышком Кларкаш-Тон не испытывал нужды не только в чём-то жизненно необходимом, но и во всевозможной роскоши. Однако от этого изобилия ничтожный запретный плод, что был недоступен жрецу, становился только слаще. И вот, в одну из ночей, закончив постигать теорию духовной проекции (и недурственно подбодрив себя приличным количеством вина, к которому он пристрастился в последнее время — исключительно по причине свободного доступа к винным погребам короля), он решился, наконец, перейти к практике — ибо понял, что больше не в силах сдерживать свою страсть к источающим волны соблазна прекраснейшим девам Атлантиды!
Не прелестных куртизанок, не миловидных крестьянок возжелал Кларкаш-Тон — но благородных жён придворной знати и супругу самого́ своего повелителя!
Всякого, кто осмелился бы первым заговорить с ними, ждала немедленная смерть. Кларкаш-Тон понимал это — как понимал и принимал тот печальный факт, что ни одна из этих красавиц никогда не посмотрит с нежностью и желанием на его многомудрую, болтающуюся на веретенообразной шее физиономию.
Но с недавних пор он понимал кое-что и в искусстве астральных странствий.
И вот, покинув свою бренную плоть, он, скользя по волнам лёгкого весеннего ветерка, проник в самую сокровенную комнату адитума — в королевскую опочивальню, обнаружив там своего владыку и его супругу. По тому, как сплетались в объятиях их нагие тела, незримый наблюдатель понял, что любовная игра едва началась — и больше не мог сдерживаться.
Древние свитки не солгали! Миг — и Кларкаш-Тон очутился внутри своего короля; ещё миг — и он уже внутри своей королевы. Он видел всё, что видели глаза короля, и всё тело властителя, казалось, было в полной власти хитрого жреца. И, хотя вскоре Кларкаш-Тон понял, что не может управлять движениями этого тела, каждое ощущение, что оно испытывало, принадлежало ему одному. Пока этого было более чем достаточно, но в будущем, возможно, он усовершенствует древнюю мето́ду, дабы получать полный контроль над всякой формой, что он одержит…
Ночь пылких любовных утех подошла к концу, и не растерявший целомудрия архивист вернулся в свои покои, обнаружив покинутое им тело отдохнувшим и ожидающим возвращения духа. Войдя в него, Кларкаш-Тон, игриво потянулся и, слегка пошатываясь, подошёл к большому полированному зеркалу и оглядел себя. Воистину, он был доволен собой — ибо разве не удалось ему совершить прелюбодеяние с самой королевой, не поправ при том честь своего владыки и не нарушив свой священный обет безбрачия? Плоть его, скованная столь многим числом клятв, спокойно набиралась сил перед новым днём, дух же… Что духу до принципов, которым обязана подчиняться плоть?
Месяц за месяцем всё продолжалось примерно в том же духе. Кларкаш-Тон изливал скопившуюся за долгие годы похоть на прекраснейших и знатнейших женщин королевства — не напрямую, но от того не менее страстно. И, что было вполне ожидаемо, в конце концов, он перешёл границы дозволенного — ибо за одним из ужинов, проводимых королём для всех своих приближённых, один из самых могущественных придворных советников, верховный чародей Мозиллан, не сводил с архивиста наполненного ядом взгляда. Во всей Атлантиде не было той тайны, что была бы неведома Мозиллану, и каждую рукопись Большой Королевской Библиотеки он в своё время выучил наизусть.
А ещё у него была донельзя миловидная наложница. Она также не избежала чувственного внимания Кларкаш-Тона, прежде часто вкушавшего её прелести на свой, колдовской лад, и помышлявшего о том, чтобы вновь вернуться к ней, ибо начинал потихоньку уставать от других сладострастниц своего тайного гарема.
Спустя несколько дней с того ужина к Кларкаш-Тону, занятому исполнением своих архивистских обязанностей, обратился не кто иной, как Мозиллан. Чародею потребовалась помощь в поиске одной популярной рукописи, которую он, из-за введённой архивистом новой системы каталогизации, никак не мог отыскать самостоятельно. Кларкаш-Тон был рад указать Мозиллану на искомую рукопись, и тот, поблагодарив библиотекаря, неожиданно бросил:
— Держу пари, вам доступны множество знаний, заключённых в этих свитках.
— Воистину, господин мой, и каждое из них я применяю, чтобы лучше служить вам! — поклонился чародею Кларкаш-Тон, так и не заметив странного блеска в его глазах.
Ещё какое-то время жрец рассыпа́лся в почестях перед своим высокородным посетителем — но внутри него клокотало презрение к этому гордецу, которого он, подлинный сосунок в тайных искусствах, с лёгкостью обвёл вокруг пальца. О, да! Этой же ночью он посетит спальню Мозиллана, и даже если тот не будет в соответствующем настроении, то его, Кларкаш-Тона, отточенные навыки заставят чародея любить свою наложницу ночь напролёт!
Высокая золотая луна заливала своим светом прохладные улицы Атлантиды в ту ночь, когда Кларкаш-Тон отправил свой неугомонный дух на последнюю эротическую авантюру. Вот он на мгновение завис у окна высокой башни дворца Мозиллана. Работа кипела вовсю, наложница чародея сладко постанывала, а между её раздвинутых ног виднелась покрытая простыней широкая спина её господина. Восхищённый столь чувственным зрелищем, дух Кларкаш-Тона немедленно вошёл в скрывающуюся за тканью массивную фигуру…
И обнаружил себя внутри огромного сосуда с вином!
Сквозь толщу его до жреца донёсся торжествующий возглас чародея-рогоносца, чей хитрый замысел воплотился в жизнь ровно так, как и было задумано. Мозиллан с трудом поднял достигающую человеческого роста амфору с лона своей озадаченной, но послушной наложницы, с таким трудом удерживавшей её своими бёдрами. Постучав по её стеклянной передней стенке, чародей принялся издеваться над заключённым в ней блудливым духом:
— О, Кларкаш-Тон, не волнуйся, я позабочусь о твоём опустевшем теле надлежащим образом — ибо, видят боги, оно тебе больше не пригодится! За те века, что ты проведёшь в этой зачарованной винной амфоре, ты превратишься в одуревшего джинна, и разве что какой-нибудь олух грядущих дней дарует тебе свободу, вытащив твоё узилище из тёмных, точно вино, глубин, куда я тебя вскоре ввергну!..
Вскоре после этого, ощущая падение с борта лодки в глубокую бездну морскую, Кларкаш-Тон невольно задумался о том, что, вероятнее всего, есть куда более худшие способы скоротать вечность, чем быть замаринованным в великолепном атлантийском вине.
Мифы Ктулху: энциклопедия 